Вот интересно. О чем бы думал сидящий в бомбоубежище Сталкер, в то время, как над его головой все бы крошилось и ходуном ходило под бомбами? Что думаете?
Наверное, о том, что это умирает его Зона. Та Зона, в которую он по ночам, тайком уходил за хабаром; а еще та, в которой родился. От которой, как ни финти, и захочешь убежать — не сможешь.
Нет, ни капли квасного патриотизма. Увы. Это опрокинуто давно, вместе со многим иным; отброшено и выброшено, за ненадобностью, благоглупостью и вредностью. Но просто есть знакомые, а были когда-то и друзья, которые сумели уехать, вырваться из Зоны. Она ведь не отпускает, эта зараза моя родимая, пускаясь ради этого на всякие-разные хитроумные хитрости-ловушки, что там тупому ведьминому студню. Ну и вот, странное свойство уехавших отпущенных: уехав, они перестают, хм… ну, скажем, рисовать. Или еще что-то перестают, что умели и любили раньше. Толстеют, становятся там добродушными и мягкими, точь-в-точь коты кастрированные.
Все чаще задумываюсь об этом, кстати сказать. Когда, в какой момент Зона отпускает, и зачем? — надеюсь, не тогда, когда плюнула она в тебя да и выбросила, мол, все, взять больше нечего, и дать оболтусу-сталкеру тоже нечего, за*бал вусмерть. Но вот это настойчиво-назойливое бегство от успеха, знаковый синдром, который видел (чувствовал?) у себя и не только: едва-едва ты добиваешься любовно вынашиваемой годами цели, тут бы и притормозить, перевести дух, отдохнуть и понежиться — а вдруг ни с того ни с сего резкий поворот, самолично собственной персоной бросаешь все нахрен и начинаешь другое. С нуля или почти что с нуля. Предлоги и объяснения при этом выдаешь себе самые замысловатые и вполне на вид все логично и стройно, да только… хм. На самом деле это всё она, роднуля, «проруководила», ни дать ни взять профессор Выбегалло в порыве бескорыстного рабочего рвения пред светлы очи московского начальства в канун первомая.
Льщу себя надеждой, что, когда удается наконец ребятам отсюда уехать — это для них какой-то новый этап все той же старой их Зоны. Инновационный, модерновый период, так сказать… Нельзя ж всю жизнь в болоте пролежать, от прожекторов орков прячась, хотя бы и с хабаром в мешке за спиной, так ведь? Но что за этап такой, пока что даже представить сложно, наоборот: Зону, хотя она и так рядом, рукой подать, вспоминаешь всякий раз, когда потребно в чувство себя привести, едва-едва какая-нибудь эйфория нахлынет до боли родным «головокружением от успехов»… да, вот тут вам, Рэд Шухарт, как раз и разгадка резких поворотов. Держит Зона, не отпускает, а с течением времени и сам ты начинаешь за нее держаться двумя руками: не покидай, родная, прости великодушно ежели что, куда ж я без тебя.
Что еще? — а вот. Что вычитал я когда-то у пережившего концлагерь француза Сатпрема, бывшего затем учеником Шри Ауробиндо и написавшего книгу об Учителе. К слову, было их не так и мало, кто после страшной (прости великодушно, Зона) неволи немецких лагерей написали — каждый своего — «Человека в поисках смысла», вот Виктор Франкл, например. Но о нем в другой раз.
На протяжении всего «Путешествия сознания» Сатпрема красной нитью ведет, будто бы тропа-серпантин в горах, странное. Начинается, как запомнилось, с Падения: весь ашрам, ученики во главе с Учителем внезапно низвергнуты «с небесных высот божественных осознаний» куда-то «в страшную бездну, черную пропасть». Далее начинается небыстрый и, прошу заметить, крайне невеселый процесс восхождения обратно, наверх. Обратно, туда, где уже однажды был, но… но на каком-то новом, что ли, уровне. И вот на этом самом месте словарный запас заболтавшегося не в меру сталкера, не блещущего, увы, двумя и более дорогущими вышаками, иссякает… не хватает мне образов и слов, чтоб описать, рассказать. Понимайте, как хотите и если хотите: ползти вверх, не отрываясь от земли, воспарить к облаку, но остаться самим собой, достичь самадхи, но не потерять при этом драгоценное свое «я»… выбирайте, что вам ближе и что глянется. Причем не в добрый час начатая эта дьявольская Дорога сопровождается появлением Тени, которая с каждым новым своим визитом в проявлениях и проекциях своих сильна ровно настолько, чтобы не убить тебя, конечно, но вымотать и опустошить, зараза, вконец.
Сатпрем, «Шри Ауробиндо или путешествие сознания».
Странная ситуация: как будто бы мы несем в себе тень нашего света — особую тень, трудность или проблему, которая предстает перед нами вновь и вновь с необычайным упорством, являясь нам под различными масками и при самых разных обстоятельствах, но оставаясь всегда все той же по сути; она возвращается после каждой выигранной битвы с возрастающей силой — в точной пропорции с нашей новой интенсивностью сознания, как будто мы должны вести всё ту же битву снова и снова на каждом подчиненном плане сознания. Чем яснее становится цель, тем гуще — тень. Мы встречаем Врага:
Тот тайный враг, что в недрах естества сокрыт,
Тобой сражен быть должен, человек,
иль не исполнишь ты свой высший долг.
Сей брани внутренней не избежать тебе.
(This hidden foe lodged in the human breast
Man must overcome or miss his higher fate,
This is the inner war without escape.)
Шри Ауробиндо называет эту сущность the Evil Persona… пройдет очень немало времени, прежде чем Сталкера осенит: тот, кто представлялся мистическим и страшным Врагом, на деле был верным другом и безупречным Учителем. Проводником по Зоне, если уж на то пошло, ничем не хуже дона Хуана.
Черт. Нежданчик: как-то я излишне непринужденно перепрыгнул от философа и светоча индуизма Шри Ауробиндо — аж к архетипам Юнга в изложении Кастанеды и братьев Стругацких второй половины прошлого века. Оговорка по Фрейду? — нет, прошу пардона, на этот раз нет. Вкусная изюминка в том, что мостик здесь и вправду имеет место быть, реально впору сейчас сталкеру доставать заветную флягу и присосаться к ней, как к девке, на радостях. Вот бы Кирилл обрадовался, если бы… впрочем, ладно. Не стану трепаться понапрасну, все одно вы спервоначалу не поймете, я и сам едва-едва и по большим только праздникам понимаю: между знаковыми фрагментами клинической картины «королевской болезни», которую западные чудики-психиатры шизофренией кличут и с бессознательными переносами (как минимум, одну из ее форм) ассоциируют, и описанием подробностей психического опыта ученика Шри Ауробиндо столь много общего, что… ну, вы поняли. Вот вам и «чужим остался запад, восток — не мой восток, а за спиною запах пылающих мостов»; да нифига подобного, есть там мост, есть. Вполне нормально порой сходятся между собой Восток, Запад, и даже дружат, как выясняется. Жабы.
А когда фляга опустеет почти полностью… сидящему в убежище под бомбами орков Сталкеру чудится и вовсе Иное. Мечтает он тогда увидеть совсем уже фантастическую параллель между внезапно вспыхнувшим в его Зоне после мистических гонок на катафалках подобием глобального озарения-инсайта в конце прошлого столетия, последующими за ним далее, в течение нескольких десятилетий, мрачными событиями; и подробно описанными Сатпремом духовными пертурбациями ашрама Ауробиндо. Почему нет? — взлет, оглушительное падение, потом вновь попытки движения наверх, к Свету… одним словом — почитайте, рекомендую. Не поверите, но действительно надежду неслабую сейчас дает (кто вот здесь не понял — перечтите еще раз про сущность the Evil Persona). Короче говоря, книжица в зелененьком таком мягком переплете, Сатпрем, «Шри Ауробиндо или путешествие сознания», в любой Старой Книге обязана она быть. Ленинград, издательство Ленинградского университета, 1989 год.
Вы можете попробовать примерить все это на себя, но только будьте осторожны. Когда-то давным-давно, в юности, угораздило меня зелененькую эту книжку дать почитать приятелю, очень недурному спортсмену, действительно талантливому, незаурядному парню. Когда через неделю, в спортивной же раздевалке я увидел его глаза, что-то внутри меня недобро ёкнуло… повторюсь, книжка Сатпрема очень ярка. Оно, может, и всё бы ничего, обошлось, но аккурат сразу после знакомства с интегральной йогой Шри Ауробиндо последовала у Сереги, уже по собственной его злополучной инициативе — сахаджа-йога, под водительством некоей толстой тетушки с мазком красного фломастера на лбу, улыбавшейся в те далекие годы со всех тогда городских театральных тумб.
И больше я никогда уже не ловил на себе вот этого стального, как пружинка, взгляда приятеля юношеских моих лет: перемены были… разительны. На мой субъективный взгляд, разумеется; Серега считал, что все идет как нельзя лучше. Помню, не виделись мы однажды недели полторы, не больше; вся великолепная его мускулатура за эти дни, вы не поверите, бесследно исчезла, «в глазах появился значительный и веселый блеск», как у героя Грина. Еще спустя некоторое время мы перестали общаться, и я не знаю, как и что с ним сейчас.
